– Вряд ли это он, – сказал Корантен, хмурясь. – Господин шевалье обязательно остановился бы рядом с вами.

– Тогда кто же?

В карете прибыла Мари! Сбросив на пол меховую шубу, в которой до того куталась, она стояла у камина в большой гостиной, в котором тлело толстое полено, и протягивала озябшие руки к теплу. При появлении матери она не соизволила обернуться. Гостиная была такая огромная, что Сильви показалось, будто она снова видит дочь малюткой. С нескрываемой радостью она воскликнула:

– Моя маленькая Мари! Ты вернулась!

Только когда Сильви оказалась рядом, готовая заключить дочь в объятия, та оборотила к ней лицо, от которого дохнуло еще более жгучим холодом, чем от белого мрамора каминной полки.

– Я приехала с вами проститься и сказать, что люто вас ненавижу! С этого дня у вас нет дочери.

– Что это значит, Мари?

– То, что вы испортили мне жизнь и что я вам никогда этого не прощу. Слышите? Никогда! – На последнем слове она всхлипнула.

Стараясь не дать воли гневу, поднявшемуся в душе от несправедливого обвинения, Сильви призвала себя к спокойствию: печать страдания, лежащая на милом личике дочери, побуждала ее еще шире раскрыть объятия, а не метать молнии. Видимо, Франсуа ее отверг... Сильви была счастлива уже тем, что дочь не осуществила свою страшную угрозу и предстала перед ней живой.

– Будь добра, объясни, что, собственно, стряслось? Почему ты покинула в разгар зимы замок Сольес, где тебе так нравилось жить, и пустилась в дальнюю дорогу? Да к тому же одна-одинешенька! Ты не встретилась с Персевалем?

Мари нахмурила брови и сложила руки на груди, словно перекрывая матери доступ в свое сердце.

– Нет, не встретилась. Ни с ним, ни с тем, за кого хотела выйти замуж и кто дал мне торжественное обещание.

Она уже перестала сдерживать слезы. Сильви охватил ужас. Неужели Людовик XIV, забыв об узах крови, приказал убить Бофора, как до того – несчастного Набо?

– Почему же ты с ним не встретилась? Что... Что с ним случилось?

Мари, не переставая рыдать, ухитрилась презрительно усмехнуться.

– Не беспокойтесь, ваш любовник жив и здоров. Во всяком случае, так я предполагаю, потому что к моменту моего отъезда его эскадра еще находилась в море.

– Мой любовник? Но господин де Бофор вовсе им не является.

– Теперь, возможно, и нет, но был наверняка, иначе не пойму, как он мог оказаться отцом моему брату!

Едва успокоившись, Сильви снова пришла в ужас.

– Кто тебе это сказал? – крикнула она.

– Друг госпожи де Форбен, ставший и моим другом. Благородный человек, знающий как будто всю вашу подноготную, милая матушка!

Последние два слова были произнесены с ненавистью, окончательно добившей Сильви. Титаническим усилием воли она удержалась на самом краю пропасти отчаяния, в которую ее усердно сталкивала родная дочь.

– Как я погляжу, ты умеешь подбирать себе друзей... Могу я узнать имя этого человека?

Если она надеялась, что Мари с ходу назовет своего осведомителя, то это было ошибкой. Девушка некоторое время молчала, с отвращением глядя на мать.

– Вы даже не пытаетесь это отрицать? Единственное, что вас интересует, – это как зовут того, кто помешал мне совершить постыдный поступок и выставить себя на посмешище!

– Какой стыд? Какое посмешище? Ведь господин де Бофор тебе не отец, чего тебе еще?

– Зато он – отец моего брата, а для меня это то же самое. Выйдя за него, я бы превратилась в мачеху Филиппа. Эта мысль повергает меня в ужас! Мне не нужны ваши объедки. Я не могу вынести, что вы были готовы на это согласиться. Господин де Сен-Реми был совершенно прав, говоря...

– Как ты его назвала? – вздрогнула Сильви. – Сен-Реми? Я не ослышалась?

Мари смутилась и ответила, явно недовольная собственной несдержанностью:

– Я сболтнула лишнее... Что ж, вы действительно не ослышались. Видимо, вы его недолюбливаете? – спросила она ядовито.

– Если это тот, кого я имею в виду, то есть человек, приплывший некоторое время назад с Островов...

– Он самый. Выходит, вы знаете его не хуже, чем он вас.

Ответ Сильви прозвучал не сразу. Неожиданное возвращение заклятого врага застигло ее врасплох. Она могла только гадать, каким изощренным способом он втерся в доверие к благородному провансальскому семейству, у которого нашла кров ее дочь, однако уже усматривала в этом перст судьбы, стремящейся уничтожить ее вместе со всеми близкими. Она села, вернее, упала в кресло.

– Жаль, что ты обсуждала это с ним, а не с господином де Бофором. Как-то раз на парижском кладбище Сен-Поль герцог чуть не заколол этого Сен-Реми, когда тот уже вознамерился подвергнуть чудовищной смерти твоего брата, чтобы получить возможность предъявить права на титул герцога де Фонсома, которым якобы обладает. В последний момент негодяю удалось улизнуть и исчезнуть – как я предполагаю, благодаря покровительству Кольбера, не простившего нам дружбу с Никола Фуке и его близкими.

– Что еще за выдумки?

– К сожалению, это не выдумки, а чистая правда. Решай сама, верить тому, что я говорю, или нет. Я очень сожалею, что с нами сейчас нет господина де Рагнеля: он поведал бы тебе обо всем красноречивее меня.

– И верно... Где он? Вы только что сказали...

– Он поспешил в Тулон, чтобы дождаться там господина де Бофора, которому угрожает страшная опасность. Если я правильно поняла, тебя это уже не касается. Позволь спросить, чем ты намерена заняться теперь? Ты останешься здесь?

– Вы шутите? Или не заметили дожидающуюся меня карету? Я всего лишь заглянула к вам сообщить, что думаю о вас и о вашем поведении.

– Ты права: лучше, чтобы между нами не осталось недомолвок. Между прочим, раз уж мы взялись расставлять точки над «i», должна тебя уведомить, что ты вольна разместиться и на улице Кенкампуа, и в Конфлане. Опасность встретиться там со мной тебе не грозит: король сослал меня сюда, подобно тому, как он выдворил в Нантей твою крестную. Та же участь постигла многих других...

Мари была готова к чему угодно, только не к этому. Широко раскрыв глаза, она вскричала:

– Вы – в ссылке? Но почему?

– Тебя это не касается. Лучше позволь задать еще один вопрос: твой брат знает то, о чем поведал достойный господин де Сен-Реми?

– Он никак не может этого знать, ибо все еще бороздит море с... наверное, я должна теперь говорить «со своим отцом»?

Сильви прижалась затылком к высокой спинке кресла, обитой бархатом, и утомленно закрыла глаза.

– Не должна, хотя можешь. Но умоляю, ради бога и ради твоей любви к брату, если ты ее еще не утратила, никогда ничего не говори Филиппу! Лучше предупреди его, чтобы он не приближался к чудовищу по имени Сен-Реми, способному лишить его жизни.

– Можете спать спокойно: от меня он ничего не узнает.

Сильви не видела, как Мари надела шубку и бросилась к двери. Только когда за окном стих скрип колес ее кареты, Сильви сказала себе: «Вот я и лишилась дочери».

Жаннета, кинувшаяся к своей госпоже сразу после того, как Мари покинула замок своих предков, не удостоив его обитателей даже словечком, нашла ее на полу. Сильви сотрясали такие жестокие рыдания, что Жаннета не на шутку перепугалась. Герцогиню подняли и бережно перенесли в спальню.

Тем же вечером в замок вернулся Персеваль де Рагнель. Он едва держался на ногах от усталости, зато был горд, что довел свою миссию до конца: корабли Бофора вошли в тулонский порт спустя час после отъезда Мари из Сольеса. Увы, Сильви встретила его в лихорадке, даже в бреду. Персевалю пришлось поручить уход за ней Жаннете и Корантену; сам он тоже был вынужден за ней приглядывать. Сменяя друг друга у изголовья больной, они не пускали к ней никого, даже врача, которого вполне могли заменить сами.

Шевалье не забывал и о Мари, но намеревался заняться ею только после того, как ее мать окажется вне опасности.

Глава 10

Большая экспедиция

Сильви чувствовала себя узницей. Спальня стала ее камерой, болезнь приковала к постели. Нервы, слишком долго находившиеся в напряжении, должны были рано или поздно сдать, а тут еще сильная простуда. Как ни хлопотал над ней Персеваль де Рагнель, отлично разбиравшийся в лекарственных растениях и к тому же приобретший усилиями своего покойного друга Теофраста Ренодо немалые познания в медицине, ее состояние ухудшалось, и близкие уже не исключали летального исхода болезни. Бред Сильви не прекращался ни днем, ни ночью, и у ее самозваных лекарей уже опускались руки. Она была так плоха, что Персеваль не смел оставить ее одну и был вынужден отложить поиски Мари, которую считал главной виновницей болезни матери. Ему было трудно смириться с мыслью, что она остается в неведении о том, что натворила. Неужели Сильви суждено угаснуть, не повидавшись перед смертью с детьми?